Эстрид вышла из дома. Кнехт Хенгист, как обычно встречал у входа с двумя осёдланными лошадьми. Молодой человек не обладал титулами и являлся простолюдином, он никогда не рассказывал, как умудрился попасть на службу к графу, да и вообще не отличался разговорчивостью. Его горбоносое лицо,как правило, имело серьёзный, сосредоточенный вид, а аккуратно подстриженная бородка, модный берет с перьями и разноцветные шоссы делали кнехта похожим на местных щёголей. Парень ни на минуту не расставался со своим мечом. Оружие было не из дешёвых: оно имело узорчатую гарду и навершие в виде головы хищной птицы. Молодой человек утверждал, что этот меч – трофей из какого-то сражения, но подробности не уточнял.

– С добрым утром, мисс Эстрид, – поприветствовал кнехт, – готова ехать на служение?

– Разумеется. Но надо торопиться. Мы, кажется, опаздываем.

Хенгист помог ей взобраться на лошадь, затем сам запрыгнул в седло, и они двинулись в путь.

– Эбба сегодня тебя не сопровождает, – заметил он.

– Я её отослала по делам.

– Кажется, я тоже скоро тебя покину, – сообщил Хенгист, – близится поход.

– И ты хочешь поехать на войну?

– Разумеется. Это мой долг – служить графу и королю.

– Неужели никто теперь не будет меня охранять на этом полном опасностей пути? – кокетливо улыбнулась Эстрид.

– У графа много людей, наверняка он найдёт замену. А моё место на поле боя рядом с сеньором.

Хенгист произнёс это деловито, всем своим видом показывая, что он воин, а не обычный слуга. Эстрид совсем не обрадовалась новости. Она привыкла к Хенгисту, к его важным повадкам и манерам, в которых кнехт старался подражать благородным. В конце концов, он был просто милым и симпатичным парнем. Неужели граф не только зашлёт её, Бог знает куда, но и отберёт людей, к которым она так привязалась? А что, если и Эбба не поедет? С кем тогда поболтать по душам?

– Даже не представляю, каково там, на войне, – задумчиво произнесла Эстрид, – наверное, страшно. Я слышала много рассказов о том, как гибли храбрые катафракты.

– Что поделать, мисс Эстрид, долг любого воина – сражаться. А, если он честный хошедарианец, то просто обязан биться с пособниками Врага. Смерть не войне – это почёт и слава. Только трусливые сервы надеются дожить до старости, ковыряясь в земле. Воину чужды такие мысли.

– Но воинов ждут дома, – серьёзно посмотрела на него Эстрид.

– Что ж, так устроено Всевидящим: каждому своё, – ответил кнех, и в этот момент лицо молодого человека показалось ей особенно мужественным.

– Послушай, Хенгист, а не мог бы ты проследить за Халлой? – вдруг вспомнила Эстрид. – Эбба беспокоится, говорит, сегодня горничная что-то спрятала в подвале.

– Эбба – трусиха, – рассмеялся Хенгист, – Халла просто травит крыс. Но, если хочешь, посмотрю, что там. Не переживай, пока я рядом, тебе никто вреда не причинит.

«А, когда тебя не будет рядом?» – мысленно спросила Эстрид, но вслух решила этого не говорить.

По пути пришлось продираться сквозь ряды повозок, едущих в замок. С тех пор, как весть о военном походе облетела графство, в Нортбридж потянулись на только катафракты и наёмники, но и обозы с продовольствием. Сейчас все они толпились на главной дороге, производя ужасные заторы. Пробравшись, наконец, через весь этот хаос, Хенгист и Эстрид достигли главной площади. В самом её центре находилось лобное место, где покачивались на верёвках висельники, выставленные на всеобщее обозрение. Эстрид становилось не по себе каждый раз, как она оказывалась здесь. Особенно душераздирающее зрелище представляли колесованные преступники, подолгу висящие на отвратительных механизмах, предназначенных для страшной и болезненной смерти. «Они это заслужили», –успокаивала себя девушка, стараясь не смотреть в их сторону.

Год от года казнённых становилось всё больше. Всё больше людей наказывали за бунты и неповиновение. В городе вешали каждый день, а помимо этого, выставляли тела вдоль дороги за стеной. В какой-то момент такое большое число казней стало досаждать горожанам, и они подали жалобу лично графу, но результата это не дало. А когда Эстрид однажды сама заговорила о проблеме города, Ардван сразу же изменился в лице и строго произнёс:

– Люди должны видеть, к чему ведёт их нелепое противление сеньорам. Запомни это, и чтоб больше я не слышал подобных разговоров.

И она смирилась: если так желает граф, наверное, это правильно.

Эстрид вошла в храм. Людей сегодня было не много, и найти свободную скамью не составило труда. Внутри здание представляло собой модель мира, какой её видели приверженцы хошедарианской веры. Величественные колонны переходили в высокие нервюрные(2) своды, расписанные сценами из жизни Хошедара, картинами сотворения мира и видами Небесных Чертогов и Небесных Полей. Стены украшали изображения подвигов святых, символизирующие земную жизнь полную посвящения и жертв. А на полу развернулось во всей красе жуткое полотно с изображением преисподней с отвратительными, многорукими существами, пытающими грешников самыми изощрёнными способами. Пред рядами скамей на возвышенности водрузился мраморный алтарь, по обе стороны которого стояли золотые фигуры прекрасных юношей и девушек с крыльями – жителей Небесных Чертогов, а с алтаря пристально смотрел на прихожан высеченный в камне глаз Всевидящего.

Эстрид любила сюда приходить, ей нравилось приобщаться к таинству, погружаясь в царящую тут атмосферу святости и благодати Хошедара. Она созерцала картины из жизни святых, благоговея перед их подвигами. Образы райских обителей на недосягаемых высотах потолка побуждали осознать собственную греховность, а пламя преисподней под ногами – усерднее каяться и молиться. Именно больше всего чувствовалось присутствие Всевидящего, хотя мобады и учили, что Он повсюду и постоянно наблюдает за людьми. Отсюда не хотелось уходить.

Единственное, что заставляло Эстрид чувствовать себя неуютно – это взгляды, которые порой бросали в её сторону знатные дамы, захаживающие в храм. Все знали, кто она и презирали, даже не скрывая этого. Но тяжелее всего приходилось в праздники, когда зал заполнялся людьми до отказа. В такие дни семья графа, как правило, посещала службу не в святилище замка, а здесь – в главном городском храме Хошедара. Больше всего пугала графиня – холодная статная женщина с бледным лицом, один взгляд которой заставлял содрогаться. Та тоже всё знала, но терпела… Терпела до поры до времени.

Усевшись на скамью, дочь купца сразу обратила взор на любимый сюжет: житие святой мученицы Эстрид из Норта – небесной покровительницы, имя которой дочь купца получила в младенчестве, когда родители привели её под око Всевидящего. По преданию за нежелание отречься от веры святую Эстрид закопали живьём, но она пролежала в земле несколько дней и выбралась невредимой. Тогда её попытались скормить голодным собакам, но те не стали нападать, и улеглись у ног. В конце концов, святой отрубили руки и ноги, но, даже терпя ужасные муки, она продолжала улыбаться и возносить хвалы Хошедару и Всевидящему. Именно эти сцены и запечатлел художник в нескольких миниатюрах на стене. Эстрид часто молилась небесной заступнице, находя у той утешение.

Служба прошла, как обычно: когда хор исполнил несколько гимнов, дастур в белых позолоченных одеждах и два мобада в простых священнических мантиях возложили на алтарь приношение в виде чаши с водой и вознесли молитвы. После этой несложной процедуры, дастур, похожий на пивную бочку, подошёл к кафедре, открыл кодекс(3) в гравированном кожаном переплёте, и зачитал отрывок:

­­­– «Так сказал Хошедар ученикам своим: Всевидящий знает каждый ваш шаг, и я знаю, ибо возлюбил вас, и приведу к Небесам племя ваше, ибо вы есть народ Всевидящего, который пощадит Он во дни прихода Тьмы. Но остерегайтесь лжи, коварства, блудодейства, обжорства, и ненависти».

Дастур пустился в пространные рассуждения вокруг прочитанного текста, но Эстрид, как ни старалась, не могла сосредоточиться на словах проповедника: кружилась голова, а ком тошноты снова подступил к горлу. Далее следовал обряд окропления: прихожане по очереди подходили к алтарю, а ведущий церемонии брызгал на них водой из золотой чаши. Но Эстрид больше не могла находиться здесь: перед глазами всё плыло, и она поспешила выбраться на свежий воздух. Хенгист вышел следом.